25 лет назад, 25 декабря 1993 года, вступила в силу Конституция Российской Федерации, принятая за две недели до этого на всенародном референдуме. Впрочем, «всенародной» была сама возможность высказаться за или против проекта Конституции, результаты же голосования «всенародными» не назовешь: за текст Конституции, по которому мы живем, по которому устроена конструкция власти в современной России, фактически проголосовали меньше трети от числа избирателей, зарегистрированных на тот момент.
Сегодня российскую Конституцию принято критиковать за явный перекос в пользу президентских полномочий. Президент, являясь главой не только исполнительной ветви власти, но и всего государства, выдвигает кандидатуры председателя правительства и федеральных министров (в том числе силовых), судей Конституционного и Верховного судов, генерального прокурора и его замов, главы Центробанка; вправе, ни с кем не советуясь, отправить правительство в отставку, распустить Госдуму, ввести чрезвычайное положение. В свою очередь, чтобы отстранить президента от власти, парламентариям придется провести это решение через те самые Конституционный и Верховный суды, спецкомиссию той самой Госдумы, через две трети голосов в нижней и верхней палатах парламента — в общем, морока.
Разработка и принятие Конституции фактически проходили в условиях гражданской войны. Во многом это определило ее изъяныРИА Новости
Таким образом, баланс между ветвями власти очевидно нарушен, президент подавляет парламент и суды (ну, а вместе с этим подавляются и свободы — и слова, и собраний, и предпринимательства, неприкосновенность частной собственности и т. д.). Политолог Татьяна Ворожейкина, перечисляя приметы текущего дня — контроль власти над СМИ, общественным мнением, выборами, присвоение представителями власти наиболее крупных кусков собственности, усиление репрессивных органов и практик, — говорит не о суперпрезидентской системе власти, а, более того, о воссоздании самодержавия, «когда все решения принимаются одним человеком».
Как же вышло, что мы напоролись на Конституцию, за которую боролись? Этим вопросом задавались эксперты Ельцин Центра в рамках мероприятий, приуроченных к 25-летнему юбилею Основного закона.
Из крайности в крайность
Профессор Высшей школы экономики, бывший помощник президента Бориса Ельцина Михаил Краснов напомнил, что действующая Конституция разрабатывалась и принималась, так сказать, в еще не рассеявшемся дыму боев (не в переносном, а буквальном смысле) президента Ельцина со Съездом народных депутатов и Верховным Советом РСФСР. Недавние сподвижники — Ельцин и депутаты во главе с Русланом Хасбулатовым, в августе 1991 года сообща опрокинувшие советских реваншистов из ГКЧП, — за два последующих года превратились в непримиримых противников. Причиной стало противостояние по поводу содержания и темпов экономических реформ, а в конечном счете — спор за власть и контроль над собственностью.
25 лет расстрела Верховного Совета. Мы продолжаем дышать гарью поверженного парламентаризма
«Вся власть Советам!» — этот революционный лозунг, еще в конце 1980-х звучавший дерзким вызовом партийной номенклатуре, к 1993-му для сторонников ельцинско-гайдаровской программы экономических преобразований выглядел мало того что устаревшим — опасным. Взяв за основу Конституцию РСФСР 1978 года и нашпиговав ее четырьмя сотнями поправок, депутаты покончили с партийной диктатурой, но следом установили свою.
Съезд народных депутатов объявлял себя правомочным вмешиваться и принимать решения по абсолютно любым вопросам. Менял Конституцию, утверждал председателя правительства, генпрокурора, руководителей высших судов, включая Конституционный, Центробанка, Центральной избирательной комиссии. Отменял указы президента (причем на пике противостояния ему — без заключений Конституционного суда) и нижестоящих, областных Советов. Всенародно избранному президенту, при этом практически лишенному даже права вето (которое депутаты с легкостью преодолевали по ими же установленному правилу — обычным большинством) и не смеющему под угрозой «немедленного прекращения полномочий» приостанавливать деятельность парламента и распускать его, в такой системе оставалось лишь «представлять доклады о выполнении утвержденных Съездом и Верховным Советом социально-экономических и иных программ». Формально, юридически президент был связан по рукам и ногам и мог позволить себе только те инициативы и действия, которые одобрялись депутатами.
Борис Ельцин и Руслан Хасбулатов. 1993 годРИА Новости
В действительности никаких готовых реформаторских программ у «народных избранников» не было — скорее намерения, декларации, наброски. Понятно, что настроенные на быстрый слом советских порядков, «шоковую терапию» и форсированный переход к рынку, Ельцин и Гайдар долго терпеть сложившегося положения не могли. В октябре 1993 года все закончилось стрельбой из танков по Белому дому, кровопролитием и гибелью сотен людей.
По воспоминаниям Михаила Краснова, осенью 1993-го, уже после разгона хасбулатовцев, еще оставался шанс совместить два проекта Конституции — написанных «под парламент» и «под президента». «Если бы удалось сделать это, мы бы сегодня не имели персоналистского режима, — считает Михаил Александрович. — Но к декабрю 1993 года дорабатывается и выносится на всенародное голосование только один проект, президентский, проект победителя, составленный без оппонентов. В результате в него вносятся такие поправки, которые совершенно перекашивают систему. И победа демократии в августе 1991 года оказывается пирровой».
Соавтор Конституции РФ — о перспективе изменения устройства страны для сохранения власти Путина
Другими словами, приходится признать, что в строках действующей Конституции заложены личные разочарования и страхи Бориса Ельцина и его ближайших соратников (так, основным автором проекта ельцинской Конституции Краснов называет Сергея Шахрая). Как формулирует знаменитый юрист-конституционалист Андраш Шайо: «конституции рождаются в страхе перед былым деспотизмом». Точно так же, как младороссийские депутаты, расправившись с диктатурой партийной номенклатуры, незамедлительно установили свою, ельцинисты, одолев «деспотизм» Советов, но не справившись с собственными психологическими травмами и искушениями, заложили в Конституцию тикающий механизм авторитаризма, который сработал в 2000-е.
Демократия как манекен
На взгляд Михаила Краснова, просчеты осени 1993-го имеют причинами две крупные ошибки, сделанные двумя годами раньше, в 1991-м. Это отказ признать революцией августовское гражданское сопротивление ГКЧП, а также отказ от переучреждения российского государства путем досрочных выборов.
Со своей стороны, политолог Кирилл Рогов отмечает, что события августа 1991 года не имели признаков революции: «Бастилию никто не брал. Власть не свергали, а защищали. Защищали блокированного в Крыму [президента СССР] Михаила Горбачева и Верховный Совет РСФСР».
Что касается выборов, то, во-первых, в августе 1991-го в спайке победителей ГКЧП Ельцина и Хасбулатова еще не проглядывался взрывоопасный потенциал будущего раздора и ощущения необходимости новых выборов не было, тем более что выборы депутатов состоялись годом ранее, а президентские — всего лишь за пару месяцев до попытки государственного переворота, предпринятой членами ГКЧП.
Демократическая по духу, прогрессивная в своей ценностной части, Конституция не смогла удержать от восстановления многовековых отношений российского государства и обществаZnak.com
Во-вторых, даже если бы перевыборы состоялись и демократы заполучили на антикоммунистическом подъеме большинство парламентских мандатов, очень скоро, на старте экономических реформ и по ходу их осуществления, их ряды затрещали б и раскололись. «Демократическая коалиция не была зафиксирована, оформлена, ни идеологически, ни организационно. Коалиции постоянно возникали и распадались. В манифесте демократических сил говорилось и о переходе к рынку, и о субсидиях промышленности и социальных гарантиях. Это были требования разных отрядов коалиции», — указывает Кирилл Рогов. «Лагерь демократов был аморфным: от либералов до националистов и имперцев. Монолитной базы, на которую можно было бы твердо опереться, у Бориса Николаевича не было», — подтверждает Михаил Краснов.
А Татьяна Ворожейкина, это — в-третьих, полагает, что у Ельцина не было не только возможностей, но и желания: «И Горбачев, и Ельцин рассматривали демократическое движение не как самостоятельную силу, а как средство давления в борьбе за доступ к рычагам государственного управления. Вопрос о демократической трансформации политической сферы практически не ставился. Она рассматривалась как сфера управления, а не участия. Потенциал многочисленных демократических движений был растрачен впустую. И новые демократические институты быстро наполнили старым содержанием».
По мнению Ворожейкиной, выборы 1989-90 годов положили начало культуре демократического участия, но очень скоро она стала жертвой популистского персонализма Бориса Ельцина, с одной стороны, и тяготения Михаила Горбачева к консервативным силам, с другой. Последовавшие за этим крушение СССР, хаос, многочисленные испытания и муки отвратили россиян от ценностей свободы и модернизации и, так же как в начале XX века, вернули к традиционным, архаичным отношениям государства и общества.
Демократическая по духу, прогрессивная в своей ценностной части (главы I–II: права и свободы человека, идеологический плюрализм и многопартийность, светский и социальный характер государства, неприкосновенность частной собственности и т. д.), Конституция не смогла удержать от восстановления многовековых отношений российского государства и общества. Более того, поддержала и обеспечила их в своей инструментальной части, где описывается конструкция власти, в том числе президентские суперполномочия. «Дьявол — в инструментальной части. Именно от ее качества зависит, будет ли реализована ценностная часть Конституции», — комментирует Михаил Краснов.
Мы видим, как она реализуется, смотрим в Конституцию и ничему не удивляемся. Шизофреническое двоемыслие — наше привычное, если не излюбленное состояние.
Мы — советский народ
Чему учит драматическая судьба нашей Конституции?
Что революции, «сверху» или «снизу», не гарантируют дальнейшей демократизации. Разработка и принятие Конституции должны проходить в состоянии не ожесточенного, непримиримого конфликта, который рано или поздно приведет к поражению одной стороны и возвышению другой, а при гражданском согласии, в искреннем поиске компромиссов и балансов.
Что Конституция не пишется под конкретного лидера — под его ожидания и потребности или под нашу очарованность им. Конституция, написанная «под» сильного и популярного лидера, искушает его переключиться на авторитаризм.
Что конституционное строительство — это дело идейно и структурно оформившихся массовых демократических (то есть приверженных принципам демократии) движений, а не «аристократов от демократии». Поэтому сначала — осознание гражданами своих политических интересов, становление партийной системы, демонополизация выборов и представительной власти, а уж затем — новая редакция Конституции без сегодняшних перекосов и перегибов.
Путь постепенный и неблизкий, возможно, не на одно поколение. Но судя по нашей истории, единственный ведущий прочь из проклятого замкнутого круга — к прогрессу. К переходу от царизма и советского самодержавия к реальной демократии. Кажущемуся совершенным 25 лет назад, но в действительности еще не осуществленному.
Публикации рубрики «Мнение» выражают личную точку зрения их авторов.
Источник: